Лазарєв Борис Георгійович

Лазарєв Борис Георгійович (6 серпня 1906, Миропілля, нині Краснопільського району Сумської області — 20 березня 2001, Харків) — фізик, автор розробок в галузі фізики низьких температур та високих тисків, доктор фізико-математичних наук — 1943, професор — 1944, член-кореспондент АН УРСР — 1948, академік АН УРСР — 1951.

***

Б.Е.Патон
Патон Борис Євгенович

Патон Борис Євгенович (* 27 листопада 1918, Київ) — український науковець у галузі зварювальних процесів, металургії і технології металів, доктор технічних наук (1952); Президент АН України (з 1962), перший нагороджений званням Герой України; директор Інституту електрозварювання імені Є. О. Патона НАНУ (з 1953); генеральний директор Міжгалузевого науково-технічного комплексу «Інститут електрозварювання імені Є. О. Патона» (з 1986); президент Міжнародної асоціації академій наук (з 1993).

БОРИС ГЕОРГИЕВИЧ ЛАЗАРЕВ это целая эпоха в физике, в становлении и развитии научной школы в области физики низких температур и сверхпроводимости. Это корифей, легенда в жизни и деятельности Национальной академии наук Украины. Счастлив тот, кому довелось общаться и сотрудничать с Борисом Георгиевичем, отношу себя к их числу.

ЛАЗАРЕВ был широкообразованным физиком, экспериментатором от Бога, подлинным физиком-лириком. Вместе с тем ему не чуждо было общение с практикой, с производством. Всегда помню, как ему хотелось применить современные сверхпроводники в жизни. Как и каждый многожильный кабель, кабель из сверхпроводников требовал надежного соединения. Ничего надежнее сварки не придумаешь.

Б.Г. обратился к нам в Институт электросварки и совместно с ним решение было найдено. Мечтаю о том, чтобы такие кабели, такие сварные соединения были использованы в нашей многострадальной энергетике.

Меня всегда поражала эрудиция, широта интересов Б.Г., его преданность науке. Он был глубоко принципиальным, честным и одержимым ученым. И вместе с тем это был человек, обладавший неиссякаемым чувством юмора, шутки и подлинной доброжелательности. Без преувеличения, все мы восхищались его выступлениями на общих собраниях нашей Академии наук. Они всегда были глубоко содержательными, логичными и остроумными. Б.Г. уделял большое внимание молодежи, воспитанию молодых талантливых ученых, не боялся выдвигать их на руководящие посты во вновь создаваемые институты, отделы, лаборатории. И, как правило, не ошибался, ученики не подводили его

В жизни Академии особое место занимают выборы академиков и членов-корреспондентов. Б.Г. не терпел здесь интриг, того, что называется блатом и, если хотите, бартером. Он всячески выдвигал и поддерживал подлинных талантливых ученых.

Во все времена и эпохи Б.Г. оставался поборником интернациональности науки. Его связывала творческая дружба, многолетнее сотрудничество с учеными России и многих зарубежных стран. Он щедро делился с ними своими знаниями и опытом, с радостью участвовал в создании новых институтов и научных школ. Б.Г. отлично понимал, что физика едина, что нет физики украинской, российской, американской и др., также как нет национальных таблицы умножения, таблицы Менделеева. В этом также проявлялась научная и гражданская принципиальность ЛАЗАРЕВА.

Я не помню, чтобы Б.Г. хныкал, стонал, жаловался на жизнь и судьбу. Он был подлинным оптимистом, жизнерадостным оптимистом. С ним всегда было интересно, всегда хотелось подольше общаться.

Б.Г. был подвижником в науке, ей он отдал всю свою долгую, красивую и очень плодотворную жизнь. Два года тому назад он издал в журнале «Физика низких температур» очень интересный обзор «К истории криогенной лаборатории УФТИ-ННЦ ХФТИ» (к истории физики низких температур). Просто диву даешься, как мог Б.Г. вспомнить и систематизировать все изложенные в этом труде факты, имена, даты. Думаю, это также пример его подвижничества.

От нас ушел, но навсегда остался с нами замечательный патриарх в области физики низких температур и сверхпроводимости.

© 2003 ННЦ ХФТИ
Впервые опубликовано в «Б.Г.Лазарев – Жизнь в науке, Избранные труды, Воспоминания», Харьков: 2003.

***

С.Я.Брауде
Брауде Семен Якович

Брауде Семен Якович (28 січня 1911, Полтава — 30 червня 2003, Харків) — український радіофізик і радіоастроном. Академік АН УРСР (з 1958), доктор технічних наук, професор. Засновник радіоокеанографії та декаметрової радіоастрономії.

Мои воспоминания о Б.Г.Лазареве

Мое знакомство с Б.Г.Лазаревым состоялось в 1936 г. Он приехал из какого-то уральского института по распоряжению главы русских физиков Абрама Федоровича Иоффе. В Харькове уже был организован Украинский физико-технический институт (УФТИ), куда тем же академиком Иоффе был назначен директором Иван Васильевич Обреимов. Многие крупные ученые-физики страны стремились работать в УФТИ. Мне повезло: с 1931 года я стал сотрудником этого института. Институт быстро развивался, прибывали все новые и новые сотрудники. И вот на одном из недельных институтских семинарах появился Б.Г. Это был высокий стройный человек со спортивной выправкой и приятными манерами. Вскоре он выступил с докладом. Здесь он безукоризненно грамотным языком показал свое знание вопроса в области криогенной физики. Специалисты это отметили. Б.Г. был принят в лабораторию Льва Васильевича Шубникова, а когда Шубникова не стало, возглавил ее и руководил ею до последнего дня своей жизни – 20 марта 2001 г.

В УФТИ развивались различные отделы. Я работал в лаборатории замечательного ученого Абрама Александровича Слуцкина. Лаборатория занималась радиофизикой. Области науки, которыми занимались Б.Г. и я никогда не соприкасались и поэтому наши жизненные пути были достаточно далеки друг от друга, о чем я искренне сожалею на склоне лет.

Во время войны УФТИ эвакуировалось в Алма-Ату. Группа Слуцкина (радисты), в том числе и я, были направлены приказом Сталина под Москву в Мытищи в институт Связи Красной Армии. Когда немцы приблизились к Москве, мы вместе с этим институтом эвакуировались в Бухару. Здесь мы окончательно закончили разработку трехкоординатного локатора и отвезли его в Москву в распоряжение ПВО. Семьи наши нам разрешили перевезти в Алма-Ату, что мы с большим удовольствием и сделали. В Алма-Ату к этому времени съехались многие институты из Москвы и Ленинграда. Война продолжалась, немцы приближались к Москве. Все это было давно и далеко, но никогда не забудется особенно момент падения немецкого бомбардировщика, сбитого артиллерией по показаниям нашего локатора. Мы обнимали друг друга и радовались как дети. Когда немцев отогнали от Москвы, нам разрешили вернуться «домой», т.е. в Алма-Ату. Вскоре был освобожден и Харьков. Многие сотрудники УФТИ были приглашены преподавателями в московские и ленинградские институты, которые в то время находились в Алма-Ате. Но все решили вернуться в родной город. Настало время возвращения. Это был март 1944 г. Нашему институту был выделен эшелон для сотрудников с семьями и для оборудования. Вот мне вспоминается эпизод. Мы собирались ехать на вокзал и естественно помогали друг другу при погрузке. Грузили мои вещи. И вот Б.Г., как всегда стройный и элегантный, выбрал ящик побольше, молодцевато крякнул и … провалился в подвал. Потом он сделал мне замечание: «Вы в своей семье не хозяин, я свел все свое имущество к двум чемоданам». Мы поехали домой. Ехали долго две недели, наконец, приехали. Руины родного города лучше не вспоминать.

Встречи наши с Б.Г. в Харькове ограничивались семинарами и заседаниями на Советах, иногда кратковременными прогулками. Зато подошло время юбилеев. Вот тут мы убедились в одном из ярких талантов Б.Г. – красноречии. Он был настоящим златоустом. Он говорил красиво долго и интересно. На своем 90-летии он говорил 2,5 часа и так интересно, что до сих пор с удовольствием вспоминаются эпизоды его замечательной жизни. На моем 90-летии я имел удовольствие принимать его с супругой Любовью Самойловной. Б.Г. появился, как всегда, в безукоризненном костюме с приветливой слегка иронической улыбкой. Присутствующие встретили его аплодисментами. Он привык к этому. Его выступления всегда были блестящими, интересными и полными неожиданностей. Здесь тоже оказалась неожиданность. В своей речи он рассказал о нашем возвращении из эвакуации и первых днях восстановления УФТИ. В качестве иллюстрации он использовал ряд уникальных документов, которые были показаны всем присутствующим. Это было незабываемо, особенно для молодежи, которая не знает, что такое война. Это была наша последняя встреча с талантливым ученым и обаятельным человеком. Он прожил долгую, красивую, напряженную, интересную жизнь. Наверное так и надо.

© 2003 ННЦ ХФТИ
Впервые опубликовано в книге «Б.Г.Лазарев- Жизнь в науке, Избранные труды, Воспоминания», Харьков: 2003.
Сведения об авторе: Брауде Семен Яковлевич-Академик НАН Украины, работал в ХФТИ с 1931 по 1955 год

***

В.М.Локтев
Локтєв Вадим Михайлович

Локтєв Вадим Михайлович (* 3 травня 1945, Київ) – український науковець, фізик-теоретик, академік Національної академії наук України (2003), доктор фізико-математичних наук (1983), заслужений діяч науки і техніки України, лауреат двох Державних премій України в галузі науки і техніки. Академік-секретар Відділення фізики і астрономії НАН України.

Колосс науки

“Где, укажите нам, Отечества отцы, Которых мы должны принять за образцы?”
А.С.Грибоедов “Горе от ума”

Борис Георгиевич Лазарев…

Получив предложение написать заметку для книги воспоминаний о его жизни и научной деятельности, я уже, между прочим, не в первый раз, ощутил себя в смешанном (но не сверхпроводящем, о котором мы много знаем, в том числе, благодаря исследованиям самого Бориса Георгиевича) состоянии: писать или не писать? Дело в том, что ни в какой степени я не могу отнести себя к людям, близко знавшим его, либо достаточно часто общавшимся с ним. Наоборот, мои контакты и общение с ним носили характер, скорее, эпизодов, чаще всего непредвиденных и непродолжительных. Что же я могу сообщить о нем?

Но, с другой стороны, Борис Георгиевич столь значительная фигура советской и украинской физики, что практически любые свидетельства могут быть интересными и увеличивают общий объем информации о нем. К тому же объективное представление о каком бы то ни было человеке может быть составлено лишь на основе суммы субъективных, и чем последних больше, тем полнее и выразительнее итоговый результат “суммирования”. Да и воздать дань уважения этой удивительной и нетривиальной персоне тоже, честно говоря, столь же приятно, сколь и почетно. В конце концов, лишь после прочтения можно более или менее однозначно ответить на вопрос, а стоило ли вообще что-либо вспоминать тому или иному “мемуаристу”. Лично у меня, за примерно 25 лет от первого знакомства, встреч накопилось изрядное количество, многие отложились в памяти, ибо это были встречи с одним из самых замечательных экспериментаторов, успевшим при жизни быть причисленным к разряду классиков физики низких температур.

В годы студенческой и аспирантской учебы, проходивших в Киеве, о Борисе Георгиевиче, признаюсь, я ничего не слышал и даже не припомню, чтобы кто-то в моем присутствии упоминал его имя. Но однажды, в середине 70-х годов (теперь уже прошлого века), когда я стал плотно сотрудничать с Антониной Федоровной Прихотько, по какому-то, безусловно, научному – поводу я зашел к ней, и она в дверях сказала, что хотя мы и договаривались, подробно поговорить сегодня не удастся, поскольку у нее гостят Лазаревы. Тем не менее, она тут же провела меня в квартиру и представила человеку очень приятной и, я бы даже сказал, благородной внешности, который был с ней на “ты”. Из этого легко было сделать вывод, что они приблизительно одного возраста (как потом я узнал, – ровесники), но уже невооруженным глазом обращала на себя внимание его необычайная моложавость. Еще мне запомнилось, так как было немного непривычно, что Антонину Федоровну, которую я обычно видел в окружении сотрудников по Институту физики НАН Украины или учеников, он запросто называл Тося.

Борису Георгиевичу тогда было около 70-ти, но в моем восприятии его внешний облик, полностью отвечавший моему, возможно книжному, представлению о профессоре, в последующие годы практически не менялся, он был всегда бодр, подтянут, ироничен, без каких бы то ни было характерных стариковских признаков, во всяком случае, на людях. В ту, первую, встречу он уделил немного внимания “молодому теоретику”, как Антонина Федоровна представила меня, может быть, что-то спрашивал, но не думаю, чтобы это было нечто большее, чем вежливость.

В дальнейшем, то ли там же, дома у А.Ф.Прихотько, где они с Любовью Самойловной многие годы останавливались, приезжая в Киев, то ли на сессиях ОФА АН УССР -я Бориса Георгиевича видел, иногда о чем-то говорил, но десятилетие до 86-87-го годов ничем примечательным в памяти не отложилось. Интересы Б.Г.Лазарева были связаны с низкотемпературными, в том числе сверхпроводящими, свойствами обычных металлов, физикой гелия, созданием соленоидов и криостатов (последнее я хорошо знал, так как именно криостаты со специальными оптическими окнами и катушками для измерений спектров кристаллов в магнитном поле, сделанные в его лаборатории, были основными элементами экспериментальных установок А.Ф.Прихотько), а мои, в основном, с диэлектриками, поэтому научных контактов по сути быть и не могло. Разумеется, благодаря рассказам Антонины Федоровны об УФТИ 30-х годов, я многое узнал и о Борисе Георгиевиче, и о его работах и значимости как физика, но это были не собственные впечатления, которые только и могут представлять интерес.

Более или менее тесное (если здесь уместно такое слово) общение с ним состоялось после открытия ВТСП, физикой которых я подобно многим моим коллегам заинтересовался во второй половине 80-х годов. В Украине был создан научный совет по ВТСП, председателем которого стал Виктор Григорьевич Барьяхтар, а членами, физики совершенно разных специальностей, причем как “сверхпроводники-профессионалы” во главе с Борисом Георгиевичем, так и составлявшие большинство “сверхпроводники-любители”, среди которых был и я.

Участие в работе совета дало возможность наблюдать Бориса Георгиевича ближе и чаще, а главное, слышать его вопросы, замечания, комментарии, аргументацию. Мне уже тогда было несколько удивительно, как это человек, которому за 80, регулярно (по меньшей мере, 2-3 раза в год) прибывает в Киев на заседания совета или для участия в проводившихся в те годы Рабочих совещаниях, присутствует на них и до, и после обеда, слушает научные сообщения, совершенно адекватно реагирует на их содержание, участвует в дискуссиях. Как-то, в 1989 или 1990 году, на одном из таких совещаний, проходившем в актовом зале Института металлофизики НАН Украины, донецкие экспериментаторы показали кривые с вогнутыми (а не выпуклыми, как это следует из теории Бардина-Купера-Шриффера) зависимостями критического поля Hк2(T) в окрестности ниже температуры сверхпроводящего перехода, за что подверглись резкой критике многих участников. Последнюю точку в обсуждении поставил Борис Георгиевич; он попросил слово и, хотя в Программе докладчиков не значился, достаточно продолжительное время с иллюстрациями, которые (случайно?) оказались при нем, объяснял и докладчикам оригинального сообщения, и их критикам, что так и должно быть в структурно несовершенных либо пространственно неоднородных системах, что еще в 40-е, если не ошибаюсь, годы при исследовании сплавов, относящихся, как и ВТСП, к сверхпроводникам II-го рода, такое уже наблюдалось, и что потребовались немалые усилия по технологии получения образцов, чтобы избавиться от “неправильного” поведения.* Все говорилось эмоционально, но в то же время спокойно, доказательно, убедительно. Во многих других случаях его слово, особенно на заседаниях совета, также оказывалось последним, а зачастую сделать заключительные замечания или подвести итоги его просто просили.

Несколько раз мне выпало удовольствие рассказывать Борису Георгиевичу о современных теоретических представлениях, о так называемых сильно коррелированных металлах, в частности, об особенностях относящихся к последним купратам, отличающих их от хорошо известных ему низкотемпературных сверхпроводников, о которых он, без преувеличения, знал все. Невозможно забыть его внимательные глаза, в которых, однако, хорошо просматривалась некоторая доля скепсиса или недоверия. Он надеялся (и во многом оказался прав), что по мере изучения новых, т.е. высокотемпературных – сверхпроводящих материалов большинство тех фактов, что кажутся удивительными или даже неправомерными, все же впишутся в ставшие привычными представления. “Явление сверхпроводимости”, говорил он, таково, что если система стала сверхпроводником, то соответствующие ее проявления стандартны”. В целом это утверждение, несомненно, отвечает действительности, но оно справедливо еще и в частности, как показали исследования последнего десятилетия, наибольшие “нестандартности” присущи как раз нормальной, а не сверхпроводящей фазе ВТСП систем.

Да, иногда мы встречались, но вряд ли Борис Георгиевич выделял меня из огромного количества исследователей, и экспериментаторов, и теоретиков, которые стремились поделиться с ним своими результатами, рассказать о своих планах, узнать его мнение, услышать слова поддержки или одобрения. В области физики и техники низких температур его авторитет был непререкаемым и чрезвычайно высоким.

Мне представляется (правда, только теперь), что его отношение ко мне чуть-чуть изменилось, когда он, абсолютно неожиданно для меня, попросил оттиск опубликованного весною 1992 г. в ФНТ обзора по сверхпроводящим свойствам фуллерита C60. Просьба прозвучала осенью того же года в Большом конференцзале НАН Украины, где проходила очередная (выборная) сессия ОФА. Во время одного из научных докладов, входивших в программу сессии, Борис Георгиевич сел рядом и сам, как ни в чем ни бывало, завел разговор о фуллерене. Его спокойное обращение ко мне было тем более странным (для меня), что незадолго до сессии Борис Георгиевич “открытым текстом” (но в разговоре между нами) отказал мне в своей поддержке. Стоит ли говорить, что его слова я расценил как выражение полного несоответствия между действительной и “запрашиваемой” моими “рыночными стоимостями”.

Ни в коей мере я не обиделся – разве можно было обижаться на патриарха, как расценивали и признавали Бориса Георгиевича все низкотемпературщики, тем паче, что он назвал человека которого будет поддерживать определенно (его слово). Я, скорее, расстроился, решив, что для Бориса Георгиевича (и не только) я – пустое место. И вот, спустя 2 или 3 месяца, он сам “восстановил” связь, проявив непосредственный интерес к физическому объекту, о котором едва только слышал. А носителем интереса был человек, которому, между прочим, ни много ни мало – 86 лет! Не скрою, такой “поворот судьбы” был для меня очень обнадеживающим. Я рассказал Борису Георгиевичу все, что узнал на тот момент о фуллерене, а потом еще написал письмо с какими-то комментариями. Позже наша общая знакомая передала мне (tet-a-tet), что Борис Георгиевич в каком-то разговоре благожелательно отозвался и об обзоре, и о моих пояснениях.

Таким своим поведением Борис Георгиевич, не исключено, хотел сказать, что его поддержка (или отсутствие оной) диктуется либо обусловлена разными обстоятельствами. Начать понимать мотивы поведения людей можно только с возрастом, а здесь у Бориса Георгиевича был “бесконечный” запас. Наоборот, его открытость, названная им определенностью, может (и должна!) вызывать лишь уважение и благодарность, служа уроком благородства и высокой нравственности. Он, насколько я могу судить, всегда говорил правду, рассчитывая при этом на понимание.

Наконец, еще одним “каналом” для контактов стала наша (в основном, с моей стороны) переписка после 98-го г., когда Межведомственный совет по сверхпроводимости Украины обратился к Борису Георгиевичу с просьбой быть Почетным председателем этого совета, на которую он ответил положительно. Практически по каждому возникающему вопросу я (в качестве председателя) обращался к нему, ждал реакции, подсказки, соображений. Они, вопросы к нему, могли быть и серьезными, и не очень, но, сколько я помню, Борис Георгиевич проявлял интерес независимо от “размера” вопроса, высказывал мнение или пожелание. Не могу не отметить большую роль, которую играла в “переписке” зав. редакцией ФНТ Людмила Николаевна Маринчак: в порядке бескорыстной помощи она быстро переводила его слова по телефону в электронные письма. Я же ему всегда писал обычные, на домашний адрес. Она же содействовала тому, чтобы его фотография была в ряду фотографий выдающихся криогенщиков мира, которые собраны в криогенной лаборатории НТУ “КПИ”.

Природа одарила Бориса Георгиевича отличной генетикой, и он прожил долгую жизнь. Была ли она счастливой, мог бы сказать только он. Но для постороннего наблюдателя он всегда смотрелся как счастливый человек, который согласно одному из определений спешит и на работу, и домой. Их трогательный и гармоничный союз с Любовью Самойловной, безусловное прижизненное признание заслуг и искреннее уважение коллег всего “подлунного мира”, множество любимых и любящих учеников, наконец, плодотворное сотрудничество со ставшим мифологической среди физиков личностью Львом Васильевичем Шубниковым — все это только дополняло и углубляло видение, переводя его в, казалось бы, истину: да, Борис Георгиевич человек счастливый. Ну, и слава Богу.

Но долгая – не значит, увы, бесконечная. И возможно, поэтому не все он успел, чего хотелось бы. В частности, можно сожалеть, что имея такой опыт, обладая такой информацией и сохраняя такую физическую – в прямом и переносном смыслах -форму и такую ясность мышления вплоть до последних дней, он не оставил (по крайней мере, мне обратное не известно) своих записок или воспоминаний о прожитом веке (и почти календарном, и жизненном), событиях, участником или свидетелем которых он был, встреченных людях, посещавших его мыслях. Да мало ли еще о чем? Всего такого, должно быть, не мало… Осознание этого делает его уход еще более невосполнимым.

Завершая, хотел бы, образно говоря, “ответить” на вопрос, вынесенный в эпиграф, раскрыв смысл его использования. Дело в том, что А.С.Грибоедов жил за столетие до Бориса Георгиевича и не мог о нем знать. А будь они современниками, Александру Сергеевичу, уверен, не пришлось бы устами Чацкого спрашивать об образцах для подражания, и, вполне вероятно, герой гениальной пьесы, зная о таком колоссе, как Борис Георгиевич, либо подразумевая его, мог бы пламенно воскликнуть:

Вот нашего Отечества отец, Который следует принять за образец!

© 2003 ННЦ ХФТИ
Впервые опубликовано в «Б.Г.Лазарев – Жизнь в науке, Избранные труды, Воспоминания», Харьков: 2003.

***

И.М.Неклюдов
Неклюдов Іван Матвійович

Неклюдов Іван Матвійович (* 10 лютого 1935, с. Сурково) — український вчений у галузі фізики міцності та пластичності матеріалів, радіаційної фізики та фізики твердого тіла. Доктор наук (1975). Академік Національної академії наук України (2004), заслужений діяч науки і техніки України (1998). Почесний академік Академії інженерних наук Російської Федерації, Петровської академії наук та мистецтв, Академії наук прикладної електроніки. Лауреат Державної премії України в галузі науки і техніки (2007).

Мои три памятные встречи с Борисом Георгиевичем

О Борисе Георгиевиче Лазареве как об Учёном с мировым именем, крупном организаторе Науки, талантливом Педагоге и очень интересном, замечательном Человеке сколько бы не говорили и не писали – будет мало. Очень многогранен и всесторонен был Борис Георгиевич. Каждая встреча с ним раскрывала всё новые стороны нашей жизни. Казалось, что он всё знал, но в то же время он страстно всем интересовался и тем больше, чем больше познавал.

Мне в жизни очень повезло. По рекомендации и благодаря большой помощи моего научного руководителя профессора Рувина Иосифовича Гарбера, судьба послала меня ещё до окончания аспирантуры с 1959 года работать в отделе Бориса Георгиевича, в отделе «Н и К». С того времени мне, практически каждый день, приходилось видеть и слышать Бориса Георгиевича. В то время мы работали вместе и дружили с Яшей Стародубовым, Мариной Лазаревой, Юрой Шубиным, Лидой Чиркиной. Борис Георгиевич ко всем нам относился «по свойски», как правило, звал каждого по имени. Нам было это особенно приятно. Конечно, много было встреч с нашим Борисом Георгиевичем, но мне особенно памятны эти три.

С первых дней работы в отделе самыми впечатляющими были семинары и Научные Советы Бориса Георгиевича. Семинары проходили каждый понедельник, а научные советы не реже двух раз в месяц по четвергам. На семинарах каждая оригинальная или реферативная статья обсуждалась очень подробно, без ограничения по времени. На совете устанавливалось время доклада, а время обсуждения доложенных результатов не ограничивалось. Главным научным дирижёром на семинарах и советах был Борис Георгиевич. Он умел и слушать докладчиков, и задавать с разной тональностью вопросы, и защищать докладчика, часто сам разъясняя суть доклада. Борис Георгиевич был по особому «придирчив» к сильным докладчикам. Когда выступали наши знаменитые теоретики, он часто предупреждал их не увлекаться длинными формулами, просил больше рассказывать о физической сути сложных математических выкладок, чтобы понимал каждый рядовой слушатель научного семинара. Часто сам мог, как говорят «на пальцах», разъяснить любую физическую идею. Слабых, неопытных докладчиков он пытался «вытягивать», вселяя тем самым им уверенность в полезности своей работы и в способность к последующим выступлениям. Запомнились его вопросы с приставкой: «Что же это получается? Куда земля девается, когда в неё кол вбивается?»

Моя первая серьёзная встреча на Научном Совете отдела «Н и К» (потом отдел №15) состоялась в апреле 1960 года. Докладывал я материалы статьи по программному упрочнению монокристаллов висмута. Оппонентом был Борис Иеремиевич Веркин. Как всегда, на совете присутствовали теоретики из отдела Ильи Михайловича Лифшица. Конечно, я очень волновался. Кажется, сам доклад получился. Начались вопросы, ответы на которые пытался давать, как соавтор, и мой руководитель, Рувин Иосифович. Но Борис Георгиевич его останавливает: «А Вы что не даёте отвечать самому докладчику? Пусть знает почём фунт изюма». И тут же, помню, сам задаёт вопрос: «А почему Вы в работе ничего не говорите о восходящей диффузии С.Т.Конобеевского? Ведь этот механизм при программном нагружении должен срабатывать». Этот вопрос и замечание были совершенно справедливы. В дальнейших работах мы многие эффекты программного упрочнения объясняли «восходящей диффузией». После положительного отзыва Бориса Иеремиевича, как оппонента, статья получила добро на публикацию. Этот научный совет Бориса Георгиевича и моё первое на нём «научное крещение» мне особенно запомнились.

Несколько лет спустя мне пришлось быть, после Якова Дмитриевича Стародубова, учёным секретарём научного совета Бориса Георгиевича. Я воочию убедился как заботливо и ответственно он относился к постановке каждого вопроса на научном совете. Решение совета было законом для выполнения.

В 1975 году Виктор Федотович Зеленский предложил мне, совершенно неожиданно, перейти на должность начальника отдела физики радиационных повреждений и радиационного материаловедения (отдела №14). Я боялся об этом говорить даже своему непосредственному руководителю лаборатории Иосифу Абрамовичу Гиндину. Известно было всем, что он к таким переходам своих учеников относился очень ревниво. Но почему-то к Борису Георгиевичу я пошел сразу. Решил, что посоветует Борис Георгиевич, то и буду делать. И вот вхожу в его знаменитый кабинет, доска в котором вся изрисована графиками и формулами, а длинный стол завален деловыми бумагами и журналами. Робко я рассказал о встрече с Виктором Федотовичем и о его предложении. И тут Борис Георгиевич совсем спокойно, не сказав прямо своего решения, начал мне рассказывать о своих «выдвижениях» и на Государственную премию, и в члены Академии Наук, и на должность заместителя директора института. А потом говорит: «Во всех случаях я не отказывался от хороших предложений, особенно когда они исходили от Кирилла Дмитриевича, но никогда сам не выдвигался. Поэтому советую и Вам соглашаться. Из нашего отдела вон какие люди вышли, надеюсь и Вы нас не подведёте». Так я, с лёгкой руки Бориса Георгиевича, территориально покинул 15-ый отдел, но духовно навсегда остался в его интересной научной сфере. Каждый раз по самым разным вопросам я советовался с Борисом Георгиевичем.

Особенно памятна моя последняя встреча с Борисом Георгиевичем. Ровно за неделю до его смерти, 13 марта 2001 года мы вместе с Яковом Дмитриевичем посетили его дома. Он от души был рад нашему приходу и вместе с Любовью Самойловной, как говорят, не знали куда посадить. В домашнем кабинете была настоящая рабочая обстановка. На столе журналы, книги, фотографии, кипа рукописей своих статей. Он был полон в заботах о работе и как бы перечислял нам очерёдность своих действий: «Сейчас завершаю свои воспоминания о Кирилле Дмитриевиче к его 100-летию со дня рождения. Я хочу привести письма Кирилла Дмитриевича, в которых говорилось о судьбе и перспективах развития УФТИ. После этого приступаю к моим воспоминаниям о Льве Васильевиче Шубникове. Ведь я с ним знаком и работал с лета 1934 года, когда приехал из Свердловска в УФТИ за получением «криогенного опыта». Он предоставил мне все условия работы в своей криогенной лаборатории. С ним был непосредственно измерен ядерный парамагнетизм – триумф физического эксперимента, как определили на западе результаты этих исследований». И тут же переключается на дела сегодняшних дней. И опять целая программа. «Нам нужно уже работать над трудами к 75-летию института. У меня есть и готов доработать и представить очень хороший материал по развитию работ по сверхпроводимости. Только вот жаль, что у нас нет ни азота, ни гелия. Неужели Вы с Владимиром Ильичом (В.И.Лапшин – тогда был Генеральным директором ННЦ ХФТИ) не можете решить этот вопрос? Он мне обещал, за Вами дело. Как это Первая криогенная лаборатория в Союзе, наше, действительно, национальное достояние, уже десять лет не работает?». Я рассказал, что по поручению Генерального этим занимается непосредственно его заместитель Иван Михайлович Карнаухов, что закуплена и установлена новая мощная установка для получения азота и, как только будет азот, Ваши специалисты-криогенщики могут запускать и в Вашем отделе гелиевую установку. Борис Георгиевич начал рассказывать, как они вернулись после освобождения Харькова в разрушенный УФТИ и работая в более тяжелых условиях, чем сейчас в мирное время, восстановили за считанные месяцы криогенную. А в заключение говорит: «Вот бы к 100-летию Льва Васильевича запустили криогенную – был бы настоящий подарок основателю Первой криогенной». И тут мне только удалось сказать о главной цели нашего посещения. Нам хотелось узнать его пожелания о мероприятиях по празднованию 95-летия самого Бориса Георгиевича. Но об этом мы уже говорили в другой комнате. Пока мы разбирались в кабинете, Маринка накрыла богатейший стол, у неё это всегда незаметно и здорово получается. И опять в центре внимания Борис Георгиевич. Так как было много различных напитков, то он напомнил, что пить можно всё, но только, строго соблюдая правило: пить нужно либо по восходящей, либо по нисходящей степени крепости напитка. И сам принял второй метод. «Да я ещё о-го-го, вот если бы врачи мне разрешили стимулятор, который спортсмены принимают», – говорил он. На второй день перед отъездом в КНР я позвонил Марине, справился о здоровье Бориса Георгиевича. Всё было в порядке. Ничего не предвещало, что через неделю Бориса Георгиевича не станет.

© 2003 ННЦ ХФТИ
Впервые опубликовано в «Б.Г.Лазарев- Жизнь в науке, Избранные труды, Воспоминания», Харьков: 2003.
Сведения об авторе: Неклюдов Иван Матвеевич – Академик НАН Украины, Генеральный директор ННЦ ХФТИ.
…

Джерела:
http://www.kipt.kharkov.ua/itp/lazarev/3_1_1.html
http://www.kipt.kharkov.ua/itp/lazarev/3_1_5.html
http://www.kipt.kharkov.ua/itp/lazarev/3_1_4.html
http://www.kipt.kharkov.ua/itp/lazarev/3_1_2.html
Українська Вікіпедія